Я давно не пишу.
Вы знаете, я практически никогда не освещаю события мира нашего.
Но трагедия с разбившейся хоккейной командой "Локомотив" Ярославль дернула потрясла даже меня.
Я практически не слежу за хоккеем. Я знаю правила, 20 имен из КХЛ и НХЛ, но знающим хоккей себя не назову.
Я... Я ругаюсь матом. Иногда слишком. Но тут даже мне не хватает слов.
Тот ублюдок, который снимал, как Галимов орет и кричит, воет и плачет, с 90% ожогами тела и ожогами внутренних органов - пожалуйста умри. Тихо и пошло.
Тот ублюдок, который опубликовал это на интернет портале - умри. Тихо, пошло и также больно.
Вы подумали каково это смотреть его матери, отцу, братьям, жене, детям?..
Вы подумаи, что человеку просто невыносимо больно? Что здоровый мужик - хоккеист - воет от боли?
Тогда сожгите свою мать или дочь и снимите это. Мы посмотрим. Мы любим зрелищ.
К сожалению, мы стали страной ублюдков.
Мы иногда, сидя за кружкой пива, смотрим матчи, ругаем "кривоногих и криворуких". Но теперь все. Стоп.
Их не стало. И не будет никогда. Последней свечей стлел Саша Галимов.
Но давайте вспомним. Эти люди, профессионалы, играют каждый матч, неважно, что это хоккей, футбол, волейбол, для НАС.
Пытаются НАС порадовать. И это просто люди. С такой же болью и счастьем, как и мы. У них есть дети, матери, отцы, жены.
Они из такой же плоти, просто более упертые, удачливые, талантливые, сильные чем мы. Они этой грязи не заслуживают.
Умирают все.
И я сейчас обращаюсь ко всем, кому я ненавистен и кого я не люблю. И к вам. И к вашим нелюбимым людям.
Сейчас утро. И представьте кого-то из нас любимых-нелюбимых не станет.
Не помогут похороны. Не помогут слезы. Не поможет сочувствие и раскаяние.
Затухла свечка. Навсегда.
Я не призываю к всеобщей любви и толератности.
Я просто прошу.
Будьте терпимее. К этой жизни и людям.
ПС. Мысли и фразы сошлись с Nika Ковальчука. Спасибо.
Стоит человек.
Стоит уже не на перепутье, а на обочине.
Стоит, смотрит на проходящих мимо и не понимает... Ничего не понимает.
Не понимает, как могут взрослые дядьки за 30 так ругаться и обижаться друг на друга за мелочи.
Не понимает, как можно быть такими нетерпимыми никчему, кроме себя.
Не понимает, что творят близкие и почему.
Не понимает, чем он так всем досадил.
Злится на себя, что может не они все виноваты... Может это он стал слишком понимающим и мягким.
Угадайте, кто этот человек?
Я помню спорил с девушкой, о том что хачам не место в Москве.
Теперь я срусь со всеми, доказывая, что нельзя всех мести под одну гребенку. И нельзя всех бить по цвету кожи и форме носа.
Давай, с тобой, Иван Юрьевич, заварим кофе.
Ты уже заварил?
Такая страннная жизнь. Правда-правда.
"Ай, больно, ай,
Ай, больно, ай..."
Давай, мы с тобой не будем грешить на судьбу.
Давай, не вспоминать про надежду.
Мне тут захотелось написать.
Про важное. Как мне кажется.
И я честно написал.
___________________________________________________________________________________________________________
"Как красиво солнце закатывается за этот подсвеченный горизонт. Тихо за него уходит. Медленно, методично, немного даже цинично, но настолько грациозно... И насколько не было бы банально думать о закатном солнце и любоваться им - оно все равно прекрасно. Нет, не прекрасно... Оно просто очень красивое. Почему-то не нравится мне слово "прекрасно", оно чем-то напускным отдает. А может и нет. Но мне в последнее время больше нравятся простые слова...", - думал он, как обычно не затушив бычок в пепельнице
- Пап. Опять не затушил сигарету по-человечески? - звонкий голос дочки, как обычно неожиданно звучит над самым ухом.
- Наташк, доведешь батьку до инфаркта. Дай подумать о бренности и величии мира.
- Ты сам скоро бренно-величественным у меня станешь. Опять курить начал?
- Ты знаешь, задумался... И чего-то сама рука потянулась. Не ругайся.
- А смысл на тебя ругаться? Легче звезду с неба достать.
Доча, отодвинув столик, уселась ему на колени. Она всегда так делала. С детства. И хотя уже давно выросла, считала это своей привилегией в любом возрасте. Села и замолчала. Он знал, что чего-то приключилось. Она всегда приходила, устраивалась на коленях и сопела, уткнувшись ему в волосы и ждала, пока папа спросит.
- Чего произошло, красотка?
- Ничагоооо. Чего посидеть нельзя и просто так?
- Ага. Можно. Но только не на старом отце и не так несчастно сопя ему в ухо.
- Бяка ты.
- Угу. Ладно, колись, - он потянулся за пачкой.
Наташа молчала, не любила она когда отец курит. Особенно при ней. Но промолчала. Признавая сегодня его право на маленькую слабость. Засопела еще сильнее.
- Пап, почему ты никак не женишься? Или не найдешь себе кого-нибудь. Тебе же одиноко.
- У меня есть ты. Зачем мне еще кто-то?
- Пап, мне уже 20 лет. Выйду замуж скоро. И ты останешься совсем один.
- Ну у тебя будут дети - у меня значит будут внуки. Мне не будет скучно, - он улыбнулся.
- Опять отмазываешься... Как в первый раз.
Да, как в первый раз... Он тогда, будучи еще относительно молодым - под 30, приперся в детский дом. На него с подозрением посмотрели, как на идиота. Здоровый мужик, хорошо зарабатывает. Один. Решил усыновить ребенка. Маньяк? Извращенец? Или просто на голову больной? Решили, славу Богу, что второе. Тем более, что предоставленные документы говорили о нем только положительное.
Чувствовал он себе тогда неуютно и как-то пристыженно. Особенно после фразы:"Пойдемте детей посмотрим". Стало совсем муторно и захотелось постыдно сбежать. Но судьба тогда дала ему избежать внутренних мучений. Выходя в коридор, он отвлекся на разговор воспитательницы и через секунду споткнулся обо что-то на уровне колена.
"Что-то" подняло на него огромные голубые глазища и, тряхну светлой, практически платиновой шевелюрой, осведомилось:
- Дядь, поосторожнее нельзя?
- Я, ууу, эм, нечаянно. Честно. Не хотел. Извини
.
- Не отмазывайся, - буркнуло чудо и потопало дальше по своим делам.
С тех пор, прошло 15 лет. Звали чудо Наташей. Характер, по заявлению воспитателей, был ни разу не ангельский - "была бы мужиком - отличный прапором бы стала". Но что-то тогда толкнуло и подсказало. Вот. Твое.
С пятилетней девочкой они быстро сошлись. Ей понравился "неуклюжий дядька" и она была готова "за ним присмотреть". Воспитательницы недоверчиво косились вслед, когда они уходили. Но на это им обоим было уже безразлично.
Чудо выросло в деваху под метр восемьдесят. Красивой, наглой, спокойной, иногда взболомошной и обидчивой, но это у всех бывает... И до сих пор считающей обязанной за ним присматривать.
- Не ворчи. Давай рассказывай.
- Пап, ты знаешь я никогда не спрашивала. Ты ничего про моих биологических родителей не знаешь? Я сама пыталась узнать, но че-то никак.
Она и правда никогда этот вопрос не задавала. Ни "Где мама?", ни "Почему у всех есть, а у меня только папа?". Она не заморачивалась. У нее был он и все. Она знала, что кто-то, когда-то был. Сейчас есть он. Папа. И все. Когда дразнили в школе - приходил папа и разговаривал с директором. Наташа опять кому-то дала в глаз. Выдрала волосы у кого-то. Разбила об голову пенал. Все в соплях, а Наташа с независимой мордой стоит и на все вопросы отвечает, что так получилось, она нечаянно. Девочка росла с железным характером. И в метровой броне вокруг него.
Только дома молча садилась на колени и сердито сопела в ухо. Папа гладил по голове и рассказывал какую-то фигню. Потом плюнул и отвел в секцию к старому другу. Рукопашнику. И все. После пары стычек к ней даже страшекласники боялись подходить. Цепкая, упертая, сильная, гибкая, как хлыст, резкая. Тренер готов был ее на руках носить.
- Доча, ничего не знаю. Пытался найти хоть что-то. Тебя просто оставили на железнодорожном переезде в 1 год спящей. Водитель "Газели" увидел, подобрал и отвез в милицию, а потом уже оттуда тебя переправили в детдом. Ничего и никого не нашли. Прости.
- Вечно ты за хрен знает что извиняешься. Ну и фиг с ними.
- Наташк, а откуда вопрос возник? Точнее с чего? Столько лет молчала.
- Да тут... Понимаешь... Как бы.
- Опять на личном фронте проблемы?
- Ээээ, нууу. Ты откуда знаешь?
- У тебя на морде твоей написано. А твою морду я знаю очень давно.
- Мдя. Да у меня вообще все через одно место. Заколебалась. Бывший написал, хочет все заново начать, нынешний по-моему в другую блин влюбился. Я в панике, бать. Хочу истерить. Оба достали. - Последние слова она пробурчала уже совсем зарывшись в его волосы.
С парнями у нее недостатка не было никогда. Но и у него проблем ни с ней, ни с ее ухажорами тоже не было. Она сама относилась к нему, как к ребенку, о котором нужно заботиться. Все проблемы, "чисто женские", они решали прямо, спокойно поговорив. Девочка была с уникальным характером. У мужиков такой редко встречается. Плакать - плакала. Бывало. Но никаках сумашедших истерик, требований, криков "ты вообще мне не отец". Когда подросла не было и загулов, избыточного алкоголя и всего остального.
Даже когда они ругались и не разговаривали днями, она всегда приходила в итоге, садилась на колени и начинала его отчитывать. Он молчал. Ей было бесполезно перечить. И он ее очень любил. И боялся за нее. Иногда не подходя нужных слов, просто обижался, как маленький, взбрыкивал. Но на долго его не хватало и она всегда чувствовала это момент.
Когда надо подойти, сесть на колени и начать читать нотации.
Он вспомнил, когда она однажды, уже поступив в институт, радостно объвила что у нее "любовь была и не только платоническая". Батя, только прийдя с работы, посмотрел на ее радостную мордашку и сумел хмуро выдавить только одну фразу:"Удачно?". Ржали долго. Оба.
После этого он понял, что за нее можно не беспокоится. Нет. Конечно он беспокоился и боялся, но он всегда ей верил. А она просто не могла его обмануть. Иногда хитрила, иногда лукавила. Но считала, что обманывать не имеет права. Это было их правило. Всегда честно предупреждала, что сегодня выпьет, может заночует где-нибудь, пойдет в клуб. Но мобильник не отключала, всегда держала под рукой, чтобы он не беспокоился. И он привык ей верить. А она привыкла не обманывать его.
- А еще я подумала, пап. Ты тоже же любил, не мог не любить. И зная тебя, походу любил очень сильно. Но вдруг взял и пришел в детдом и нашел меня. Почему? Зачем? Ты никогда не говоришь, всегда молчишь и отмазываешься. Но пойми... Ведь кроме тебя, у меня никого нет. Ты для меня и папа, и мама, и друг с детства. Я когда-нибудь уйду. Не совсем. Но меня будет меньше в твоей жизни. Даже сейчас намного меньше, чем в детстве. А ты останешься один. Курить свои долбанные сигареты. Грустить. Молчать. Мне страшно. Почему ты до сих пор один? Ты нестарый. Симпатичный. Я не верю, что ты никому не нравишься. Почему, папк?
- Наташк, ты помнишь, когда ты впервый по-настоящему раз влюбилась? Вы расстались и ты месяц фырчала, что все мужики козлы и ты будешь брать с меня пример? Жить одной? Что я тебе тогда сказал?
- Ты сказал: - Не повторяй меня. Ты сама - целый мир. И не надо его лепит по чужим меркам. И чего? Банальность же.
- Но эта банальность привела тебя в чувство. У каждого свой мир. Свои ощущения. Своя любовь, Наташа. И свой путь. Я сожалею. Сожалею о своих поступках. О том, что сам потерял свое счастье. Но. Может быть я никогда бы не встретил бы тебя. Так что нет худа без добра. И если ты будешь смотреть на меня - потеряешь свой мир. И свою любовь. И моих блин внуков.
- Всегда о себе думаешь.
- А что еще делать. Смотри, солнце село. Закрой глаза. Подумай о своей первой любви. Что чувствуешь?
- Мне спокойно. Немножко приятно и чуть грустно, - она жмурилась и улыбалась.
- Хорошо. А теперь подумай о чем-нибудь очень грустном, о больном.
- Все равно спокойно. И ни капельки не плохо.
- Дочка, пойми в мире столько плохого. Взрываются дома, люди убивают друг друга, падают самолеты, тонут корабли... Вот это страшно. Вот это грустно. Вот это плохо. А наши с тобой проблемы, обиды, страхи, неудачи по сравнению с этим не так важны. Ничего страшного, когда возвращается прошлое. Надо ему улыбнуться. Грустно, но улыбнуться. Ничего страшного, когда ты ошибаешься и спустя годы твоя ошибка стоит перед глазаи. Ты главное пытайся. Все получится. Правда. Под эти небом было столько, что оно уже не удивляется никаким чудесам и падениям. У каждого своя дорога. Я иду по ней так, как считаю нужным. А ты пойдешь своей. Дальше меня. Я очень этого хочу. Пообещай, дочк. Ты обещала мне внуков. Я тебе верю. Ты меня никогда не обманывала.
- Странный ты человек. Но я тебя люблю. Очень. Постарайся все-таки дойти до своей цели, папк.
